Дорожный разговор об импортозамещении, или Почему люди не хотят быть богатыми

На днях журнал Forbes опубликовал рейтинг богатейших людей страны. В числе самых богатых бизнесменов, которые живут и работают в Одессе, – Борис Музалев с состоянием в 207 миллионов долларов и номером 52 в общем рейтинге.

Итак, кто же он – самый богатый человек в Одессе? Оказывается, в детстве Борис мечтал стать директором ресторана, при этом выучился на врача. Первое дело открыл в начале 1990­х. Это была лоточная торговля на базарах. Сам стоял за прилавком. Сейчас Музалев является почетным консулом Кипра и принимает посетителей в отреставрированном особняке князей Гагариных. Там же проводит встречи дипломатического клуба. Пишет новеллы, сюжеты которых берет из жизни. Вашему вниманию представляем один из его рассказов.
Cильный снегопад. Дороги между городами занесены. С трудом и с привычной коррупционной составляющей удалось достать билет на поезд Киев – Одесса.
Мы, четверо случайных попутчиков, сидели на нижних полках и уныло смотрели в окно. Вяло, с длинными паузами заговорили о политике. Запомнилось: «Политик, пришедший к власти, превращается в пылесос», «Политики у нас делятся на тех, кто уже обделался, и кто еще нет», «К обанкротившемуся политику не приходят кредиторы, а надо бы». Спора не получалось: никто не возражал. Сошлись во мнении: все дерьмо – надежды нет. Спать было рано. Заказали чай, и я бодрым голосом предложил:
– Ну что, карты на стол? И будем говорить о себе только правду. Тем более, может, мы никогда больше не увидимся.
– Сегодня появилась новая тема – «импортозамещение», – начал свой рассказ мужчина, чей возраст трудно было определить из­за худобы. – Типа «перестройка», но у нас это не сработает!
– Как же так?! – нарочито возмутился я. – Это же новый курс партии и кабинета так называемых министров. Если они что­то делают, то делают это не по­маленькому, – я пытался скаламбурить и внести элемент спора, вызывая собеседника на откровенность.
– Я так тоже думал. Пока не открыл фирму по отверточной сборке люстр. Все комплектующие можно легко купить: и хрусталь, и крючки, и цоколи. Себестоимость такой люстры получается в разы дешевле, чем у импортной. Я даже начал заказывать у наших производителей некоторые детали. У меня было с десяток работников. Жизнь нам мерещилась в хрустальном блеске. Затем вдруг, как по команде, понаехали проверяющие. Либо у них единое информационное «окно», либо общие организаторы. Мол, экология не та, бухгалтер ошибся, нашли «обиженного» (за сотню он написал ложь о зарплате в конверте)... И прочий шантаж. Изготовили мы для всяких проверяющих с полтора десятка люстр и закрылись. Еще из дома много всего продали, чтобы расплатиться. Жена с детьми ушла к маме... пока все не выправится. Я анализировал и теперь думаю: мы неправильно представляли среду обитания. Без крыши нельзя: разорвут. Раньше грабили оружием, теперь по закону, а закон написан так, что ты заведомо виноват, – печально констатировал попутчик.
– Это нормально. Бывает намного хуже, – нервно тряся ногой, заговорил другой мужчина, с признаками повышенного давления. – У меня был цех с технологическими линиями по производству обуви. Несколько лет назад ко мне пришли люди в форме и предложили пошить военизированную обувь. Я назвал им стоимость за пару: что­то около 25 условных. Они сказали, что купят за 80 у. е., а разницу я должен им вернуть. Я отказался. Они меня избили. Я согласился. Власть поменялась. Ко мне снова пришли из этого же ведомства, но уже другие, и потребовали, чтобы я возместил завышенную стоимость обуви. Я отказался. Меня избили. Я согласился. Но заказ был так велик, что я отдал им заработок за несколько лет, который копил на цех по производству подошв. Все знают: у нас в этой стране нет прав, а на нары не хотелось. Я понял, что с меня они не слезут никогда. Больным я уехал из страны, в Китай... Наладил там производство. Теперь езжу договариваюсь о сбыте тапочек, которые произвожу в Китае. Я тоже не совсем верю в мульку про импортозамещение. Не миллиарды надо тратить, а кодекс налоговый поменять. Дешевле будет. И еще из своей истории я понял: проблема – это путь к успеху.
Следующим свою историю поведал крупный мужчина, похожий на актера Анатолия Папанова.
– Производить кованую дачную мебель мы решили на бывшей свиноферме, подальше от райцентра и «гестаповцев». У нас «их» так называют не по злобе, а за непонятный для селянина налоговый кодекс. Где в забитом селе бухгалтера найдешь? Поставили несколько шлагбаумов из рельс на дороге вдоль лесопосадки, траншеями защитили объезды. Посадили дозорного с телефоном: пока будут резать шлагбаумы, можно многое успеть. Но на второй год работы мы потеряли бдительность, перестали вывозить продукцию из цеха и прятать ее. К нам прилетели на вертолете. Мы разбежались. Все имущество – в виде нескольких золоченых ворот, перил и дачной мебели, которую мы ковали всю осень, зиму и весну по 12 часов без выходных, увезли в неизвестном направлении. А мы покупали металл и влезли в страшные долги. Сыну обещал велосипед купить. Жене – в Турцию свозить. Ну не могли мы в межсезонье платить ни зарплату, ни налоги: только летом – с продаж. Потому и ховались по лесопосадкам...
У нас добиваются успеха не умные и трудолюбивые, а параноидальные конспираторы, умеющие работать на вражеской территории, как Штирлиц. Мне теперь несколько лет на долги пахать... – грустно резюмировал «Папанов».
Дошла очередь до меня. Рассказывать о всяких нелепостях я мог бы до Одессы и обратно. Я заработал бабло и сильно этого стеснялся. А если бы проговорился о неоднократном депутатстве... Может, я и дожил бы до утра, но мне пришлось бы выслушать спичи, что депутат либо партийная тряпка, либо проститутка исполнительной власти. В итоге выдал попутчикам полуправду, что я – бывший врач, и сопроводил ее вполне нейтральной историей.
– Однажды у матери­одиночки, успешной в общем­то женщины, заболел ребенок. На первый курс химиотерапии требовалось 15 000 гривен. Положительный прогноз на этой стадии при наличии лекарств – 87%. И как назло, незадолго до этого она все сбережения потратила на малолитражку, да в придачу влезла в долги. Она попробовала занять деньги на лечение ребенка у коллег, но, кроме советов, ничего не получила. Ночью у нее созрел план. Через несколько дней перед мигающим светофором она, предварительно все рассчитав, резко ударила по тормозам. Дорогой джип со всего маху въехал ей в зад. Она облегченно вздохнула и сказала себе: «Ты сможешь, теперь у тебя есть шанс: либо с хозяина джипа деньги выгрызешь, либо страховку получишь». Страховку она предусмотрительно оформила за несколько дней до происшествия. «Плохо все­таки, что у нас нет, как в нормальном мире, страховой медицины...» – подумала она перед тем, как ринуться в бой...
Я замолчал. Соседи по купе заинтересованно поторопили:
– А дальше­то что было?
– В детской гематоонкологии разное услышите: и как матери на панель пошли, и как почку пытались продать... Да, кстати, – продолжил я, – перед поездкой за границу купил на месяц туристическую страховку за 30 у. е., позволяет получить медицинское обслуживание на 70 000. У нас за значительно больший социальный налог, чем 30 у. е., взамен – только бесплатная очередь в регистратуру. Даже бахилы – по одной гривне! Цена которым семь копеек.
– И все же, чем закончилось? – настаивали попутчики. – Удалось ей содрать деньги с богатого жлоба?
– Да, – ответил я. – Удалось. Этим жлобом был я.
Долго молчали, каждый о своем.
– Всем понятны причины невзгод, – подытожил неудачливый собиратель люстр. – У нас на протяжении столетий не было самостоятельной законодательной власти. Она всегда была подмята сапогом исполнительной и работала по законам, написанным ими самими для себя – против нас. Вот и сегодня мы видим очередной виток борьбы за парламентаризм. Опять проиграем. Победителей снова обведут, как слепых, вокруг столба. Не факт, что новый монарх откажется от абсолютизма исполнительной вертикали. Из ягнят – в Калигулы.
Мы задумчиво смотрели в окно. У всех нас, сидящих в купе, было такое ощущение, что мы на полных парах неумолимо несемся навстречу пропасти... Закат – это просто розовое небо.

Борис Музалев.

Благодарим за предоставленный материал наших коллег из Forbes.